В творчестве бывает так, что автор как бы недобирает воздуха в легкие. Ныряя в глубину своей души, он так и не прикасается к ее основанию. Там, где мы хотим быть особенно убедительными, нам недостает выразительных средств. Выходя за пределы своего метода, мы попадаем в сферу веры, где утверждения теряют силу. Из тесного сосуда самокопания, из рудника зыбких истин нас вновь выбрасывает в жизнь, и мы еще и еще раз убеждаемся, что есть только одна ценность, одно сущее - любовь и личность. И, выходит, для этого мы столько размышляли, искали, объясняли. Вот мы уже и оправдываемся. Следовательно, мы живем.
Самый глубокий стыд - стыд перед Богом. Всякое зло, творимое по отношению к окружению, есть, прежде всего, зло по отношению к Богу. Окружение может забыть, уйти в иные миры, но Бог не забывает. Во вселенной ничего не забывается. Мы питаемся животворным зарядом энергии, которая есть любовь Абсолюта, что бы ни совершили - добро или зло. Но наступает время усталости и страха, когда заряд истощается. Рано или поздно, мы обращаемся к Нему, становясь вновь объектом Его созидания.
В размышлениях о природе личности тема Суда является центральной. Жизнь индивида - это цепь поступков в больших и малых сюжетах. Сюжеты - фон, а поступки - главный предмет Суда. Речь идет, конечно, о Божьем Суде, ибо суд людей не всегда праведный. Я попытаюсь дать свои ответы на вопросы:
Вера содержит миф, принимаемый "по умолчанию", о котором верующий не задумывается. "Что есть вера?" - вопрос неверующего, но поскольку людей, ни во что не верящих, нет, он адресован к человеку другой веры. Термин "вера" мы применяем не только к Божественным категориям, но ко всему, что для нас столь очевидно, что не требует доказательств. Вероятно, физик, биолог, ученый любой дисциплины может привести пример веры в открывшуюся научную истину, столь несомненную, что даже некоторое расхождение с опытом не смущает его. Это откровение может быть сильнее доводов еще не устоявшегося мировоззрения и способно повлиять на религиозное мышление. Живя в мире множества идей, мы оказываем доверие далеко не всем идеям. Мы присваиваем некоторый вес истинности воспринимаемым словам и утверждениям. Первоначальное распределение этого веса формируется под воздействием воспитания, затем оно меняется по мере накопления знаний и опыта.
У нас может быть свое мнение относительно многих обстоятельств, но не все из них важны для нас, и доверие, оказываемое незначительным вещам, не так уж серьезно. Для некоторых людей малозначащей является вера в Бога; размышление о высших категориях - вообще редкое занятие. Религиозная апатия, неуверенность в данной теме является, зачастую, причиной стихийного материализма. Изменение значимости идей - первое и наиболее существенное движение в системе взглядов и убеждений; это изменение шкалы ценностей. Малозначащие блоки наших предубеждений складываются под воздействием среды. В процессе же формирования мнения относительно серьезных факторов в игру вступает основной инструмент индивида - его сознание. Сфера высокой значимости становится сферой исследования, опирающегося на глубинные переживания индивида, на интуицию, откровение. Здесь он способен пренебречь установками воспитания и морали, если они вошли в конфликт с логикой искреннего самораскрытия; априорные постулаты подвергаются критической переоценке. Источником истины выступает личностная сущность индивида, о которой можно сказать: "вера - Божий дар".
Почему некоторые обстоятельства и идеи меняют статус значимости? Работа сознания перемещает наши убеждения. Мы ищем свой дом веры. Мы можем войти в него через разные двери, но, попав, становимся теми, кто есть на самом деле. Не важно, кто и как приоткрыл нам дверь. Если мы готовы, достаточно "любой спички". Личность неповторима, и глубинная предустановленность сознания формируется на протяжении всей нашей предшествующей жизни во вселенной. Я не хочу сказать, что вера предопределена с точностью до конфессии, но ощущение реальности высших идеалов записано в нашей памяти еще до рождения на этой грешной планете. Если ученый в конце концов обретает религиозную веру в соответствии со своими научными откровениями, это значит, что глубоко дремавшая в нем вера обрела язык его откровений. Он обретает целостность веры.
Есть много причин, подталкивающих к поиску истины, а главная - наше беспокойное мышление, которое невозможно ограничить рамками догм, которое разрушает любые догмы, чтобы найти иные высоты познания и откровения. Быть может, в каком-то идеальном мире, где срок существования ничем не ограничен, мы достигнем состояния, называемого нирваной. Но меня смущает жизнь любви в этом состоянии.
И вот мысль опять не находит покоя. А пока - идеальное мы ищем в своем реальном.
Замечание
Человек всего не знает, он не знает Бога, и вера его, в любом случае, примитивна. Как я понимаю, Богу важна не только наша вера собственно, но (1) чтобы мы в поступках желали друг другу только добра, (2) чтобы восходили в Его смыслах, помогающих нам любить и понимать друг друга - понимать Замысел, заключенный в Его творении, (3) чтобы были одухотворенными.
В книге пророка Исайи есть такие слова: "И суд отступил назад, и правда стала вдали, ибо истина преткнулась на площади, и честность не может войти". Действительно, честный суд творится не людьми и не здесь.
1. Бог создал Нравственный Закон и его исполнителя - Разум. Закон исполняем только в условиях свободы выбора, и Разум истинно свободен. Он свободен в выборе нравственной несвободы, т.е. в выборе жития с Богом.
Суд имеет место для того, чтобы нравственный Замысел - творение Абсолюта - осуществился полностью. Суд, таким образом, является инструментом реализации Замысла. Этим мы отвечаем на первый вопрос из введения.
2. Зло и простая неуместность судятся по-разному. Там, где нет целенаправленного предательства, нет истинного падения. Есть лишь несовершенство души, глухота, самость. Но зло обретает особое внимание Суда. Мир так устроен, что все его грехи материализуются.
3. Что делает Суд? Какие "постановления" выносит? Проще всего сказать: "Бог дал свободу и теперь отнимает ее у провинившегося". Но этот ответ поспешен. Ведь каждая личность - уникальная идея Творца. Отнять свободу - значит отказаться от Замысла, уничтожить личность. Вряд ли это возможно внутри времени слоя. Всякое наказание, направленное на ограничение свободы, по существу невозможно. Суд не действует, как зло, и Бог не пользуется услугами дьявола. Божественный максимализм проявлен в Любви, а не в наказании.
Суд - не казнь, а квалификация. Он объявляет не меру пресечения, а виновность. Бог выносит приговор, давая Определение. И в этом Страх, ибо Бог дает Определение и для Себя. Вряд ли это сказывается на Любви, но происходит нечто в Божественном Мнении. Можно сказать, Божье наказание - не физическое, а духовное.
Суд над личностью протекает не раз, а последний Суд ("в конце времени слоя") принимает важные решения.
4. Четвертый вопрос: когда Суд? Проблема в том, что время дается нам для исправления, но никакое время не может считаться достаточным. Ведь личность бессмертна. Есть, однако, важные этапы необратимых процессов, с окончанием которых теряется шанс конкретного добродеяния (например, смерть и уход в иной мир). Суд внутри времени слоя называется частным. Он определяет отношение к нам Всевышнего. Но есть и Суд "в конце времени слоя", определяеющий возможность жития личности в новом слое. Вероятно, в нем заключен Страшный Суд религии.
5. Деяние добра не является "геройством" в глазах Бога, это норма поведения разума в Царстве (9.1.4). Добро нравственно (4.1.4).
Первое страдание: от неразделенной любви.
Это страдание любящего - главное страдание мира. И мы в любви открыты и ранимы.
Второе страдание: из-за болезни и смерти близких.
Третье страдание: от отсутствия истины.
Страдание любознательного, ищущего правду и своего Учителя. И Учитель утоляет эту жажду.
Но зачастую, мы не желаем Его напитка. Мы петляем по лабиринтам материальных структур, очарованные их узорами, не понимая, что это всего лишь пена на поверхности океана истины.
Четвертое страдание: в раскаянии.
Тяжесть отступления невыносима, и раскаяние долго еще мучает нашу совесть, пытаясь вернуть в прошлое, в те времена и мгновения, когда мы уже все знали, но нам казалось, что есть иная цель, и мы поступили вопреки этому знанию, поддавшись соблазну, предав любовь. Раскаяние дает возможность Суду отделить нас от наших грехов (простить). Это происходит поистине тогда, когда мы грехи свои от себя не отделяем, признавая свою греховность.
Пятое страдание: от зла.
Это страдание от оскорбления и предательства, от поругания чести и достоинства, от сердечной боли, наносимой нам ближними. Конечно, не всякая обида вызвана злом. Часто нас мучает ущемленная гордыня, неуемные требования к миру. Иногда мы становимся жертвами неумышленного разрушительного действия, но обижаемся так, как будто оно совершено прицельно. Но на Суд выносится лишь то, что обусловлено безнравственным мотивом обидчика. В любом случае Бог рассудит.
В молодости мы желаем денег, в старости - почета. Старость мудрее. В ней индивидуальные ценности кристаллизуются окончательно. Если вы верите в Бога, основные ценности у вас связаны с Ним. Но ведь и неверующий, в конце концов, понимает, что честь, уважение дороже всяких вещей. Они достойны того, чтобы ради них трудиться и жить. Прощенный и прославленный у людей - счастливый. А уж что говорить о прощении у Бога! Я отношусь к тем, кто верит в реальность феномена Абсолютного Мнения - специфического отношения к личностям со стороны Всевышнего, видящего степень соответствия образа жизни личности тому нравственному Замыслу, который был изначально заложен в нее Творением. Это никак не сказывается на любви Божьей. Однако, мне представляется, само Мнение является той ценностью, ради которой имеет смысл существование верующего. В том-то и дело, Мнения достаточно, чтобы наполнить жизнь содержанием, ибо нет ничего выше, ценнее этого признания.
Надо сказать, фактор Абсолютного Мнения является сильнейшим этическим аргументом. В нем индивид всегда имеет одну и ту же цель. Без нее, без Абсолютного Суда вероучение теряет центр притяжения, и восхождение по иерархии обретает монотонность накопления некоего количества, которое не может быть ничем иным, как знанием. А зачем знание, и какое умение за ним стоит, ответ не дается, ибо незнающему не объяснишь, а знающий еще в сомнении. Так, загадочность становится манящим фактором, и счастье (счастье магии) откладывается.
Как всякий этический процесс, путь обретения доверия не легок, но счастье его надежно. Самое высокое положение у тех, кто прославлен у Бога; такие живут в Царстве. Но это положение не дает власти. Можно понять, какой трагедией для всех и для Бога является предательство. Предающий физически не наказывается, но о нем уже знают.
Подчеркиваю, явление признания вовсе не подменяет любовь. Наоборот, то, о чем идет здесь речь, предполагает любовь как основное условие, фон, на котором происходит становление славы. В принципе, каждый хочет признания, но вопрос: у кого? Общественное мнение, мораль, мода склоняют нас к тщеславию, которое не только не предполагает любовь, но зачастую опирается на зависть, раболепие, страх.
В религиозных размышлениях мы исходим из лучших своих чаяний, и от Бога ждем того же, что от себя и других в идеале. Но идеалы наши несовершенны, и мы незаметно, неумышленно привносим в них примитивные критерии падшей жизни. Если, к примеру, человек воспитывался в воровской обстановке, где приходилось постоянно остерегаться подвоха, предательства, унижения, в нем с годами выработалась подозрительность, осторожность, искушенность в интригах. Надежды и идеалы его, так или иначе, отразили этот печальный опыт. Важнейшим, чуть ли ни главным элементом этической системы становится мечта о справедливости, о наказании зла, о власти добра; Высший Суд ассоциируется с карательным мечем, воздающим всем по заслугам. В мире, где правит грубая сила, не может возникнуть представление о решающем значении нефизического, нравственного аспекта наказания, о том, что самым ужасным и катастрофическим является, нет, не потеря любви, а просто изменение Божьего Мнения. Так трагическая испорченность создала собственную религию, для которой простодушие кажется глупым и неприемлемым. В том-то и дело, что искушенность в грехах полагает себя осведомленной во всем и считает целомудрие незнанием.
Самые возвышенные смыслы комментируются за пределами падших миров (10.5),
В мире много такого, в котором Бог не участвует, Его там нет. Вся материя лишена Божьего участия, но если бы только она! Во всем, чего мы хотим добиться в материальном мире, в природе, стихии, в движении и в покое - во всем этом Бога нет. Следовательно, Его нет вообще для тех, кто иного, кроме материи, не видит, не признает.
Но неужели бесполезны наши просьбы и молитвы, когда мы исповедуемся, сообщая о делах, успехах, болезнях, когда мы просим Его помочь? Нет. Потому что мир разума велик и распростерт далеко за пределами Земли. Его популяция - это глубоко структурированная иерархия, где случается и так, что одни видят других, а другие о них только догадываются. Мы оказываемся внутри крупных космических эгрегоров, где желания и чаяния людей обретают резонанс во многих разумных существах. Мы обращаемся к Богу, а наш призыв слышат те, кто разделяет нашу любовь к Нему. Дело здесь не в том, что они могут то, чего не может Бог, или что они поступают вопреки Его желанию. Нет, именно Бог призывает отвечать на просьбы, потому что от разума к разуму должно идти добро, разум должен "дружить", добродеяние - норма жизнедеятельности. Ничто так сильно не может объединить разум (реализованный, к тому же, в различной плоти), как любовь к Богу.
Богу нужно, чтобы мы любили друг друга. Единство мира пребывает в Нем. Поэтому правы и идеалисты - наши молитвы слышны. Не нужно представлять себе, Какой Он. Достаточно верить, что Он есть.
Религиозная нетерпимость - не только неуважение к личности, но безграничная самоуверенность и истерическая торопливость, которая есть "знак безумия". Мы хотим, чтобы уже сегодня, сию минуту восторжествовала наша правда, хотя мы и сами ее еще до конца не поняли. Культура индивида формируется под влиянием многих обстоятельств жизни. Мучительно и медленно истина пробивается в сознание. Нетерпимость влечет за собой последствия и более тяжкие, чем разделение религий. Таковым является изгнание науки на сырое поле материализма.
Присмотримся к понятию "истина". Кажется, наука, например, имеет отношение к истине. Но многие полагают, что истина не формулируема, а наука обязана свои утверждения формулировать. Наука имеет дело с достоверностью, информацией, алгоритмами ("тряхнул ветки, посыпались яблоки"). Также печатное слово, да и всякое произведение рук, ума и души человека, отчужденное от человека, лишь исполняет функцию катализатора узнавания истины..
И все же существует выразитель истины - сама личность. Если ей дать слово, мы увидим истину. В одном единственном деянии - в общении, на короткое время, мы непосредственно соприкасаемся с истиной, при условии, что наш собеседник открывает свою личность. Мы ее узнаем сразу без сомнения в разговоре, жесте, обаянии, в убежденности, в каком-то неуловимом движении и нюансах, в ауре. Личность, дух пробивает толщу плоти, подчиняя плоть, играя в глазах, эмоциях, словах собеседника. Мы узнаем ее по той высокой чистоте любви, совершенства, доверия, открытости, непосредственности, которая только и должна быть в истине. А что еще для нас может быть истиной? Проповедник - тот, кто чист, кому дано раскрыть свое доброе сердце людям, свою личность. Его сердце становится дверью истины. Истину мы можем услышать в устах христианина, иудея, мусульманина, буддиста, даосиста и т. д., и материалиста. А если постараемся, то и в себе. Можно по-разному относиться к концептуальным основам веры, но великие деятели мировых религий достойны уважения и почитания.
Замечание
Строго говоря, не корректно утверждение "после лета будет осень" называть истиной. Лучше его называть правдой, достоверностью. Термин "истина" мы приберегаем для более возвышенного содержания, имеющего нравственный смысл. В нем откровение окончательной сути и цели бытия. В истине есть радость узнавания высшего чаяния души и разума, полнота ощущения присутствия в центре жизни.
Мне скажут: Наука вызывает переживание истины. Но этим-то как раз она не отличается от религии, искусства. Принято, однако, называть истиной результаты науки, что не совсем верно.
Люди, как дети, ждут подарка от Деда Мороза. Они хотят чуда. Они ведь не понимают, что чудес не бывает, что чудо - это реальное деяние разумной личности, у которой свои проблемы. Как добрый родитель, заботливый некто подкладывает под елку ожидаемый или неожиданный подарок. Самая лучшая профессия - это кудесник. Впрочем, нет, лучшая профессия - учитель, а потом кудесник, волшебство которого просто и объяснимо: он так живет. Сколько нужно душевного тепла и любви? Нам кажется много, но для него это естественно. Когда мы обнаруживаем счастливую неслучайность, надо понимать, что кто-то о нас позаботился.
Почему мы сами не такие, почему только просим и ждем? Как будто обстоятельства обязаны выстраиваться в соответствии с нашими ожиданиями. А как расстраиваемся, когда мир ведет себя по-своему, не так, как хотим! Мы любим владеть ситуацией и готовы винить весь свет, но не себя. Во всех наших серьезных начинаниях присутствует наивная мечта о кладе. Мы и в познании настроены на клад. Физик, психолог, оккультист, астролог, да и философ - где-то внутри хранят ожидание - кажется, еще немного, еще шаг, и вот оно.
Но вот, наконец, мы всей своей душой вняли: твори добро ближнему. Но нет, раздался звонок, и опять мир ожиданий. Несомненно, понимание творит свою тихую работу - мы меняемся. Но очень, очень медленно. Потому что требуется полное перерождение, уход, исчезновение, чтобы пришло обновление. Наше понимание не только помогает, но и мешает. Оно по большей части мешает. Ибо мы знаем, где лежат подарки, и думаем о них, а это отбрасывает назад. Не нужно стыдиться призыва "Надо любить". Не нужно бояться фальши, ибо это, вероятно, боязнь любви. Другого, более умного, разум не подскажет.
Для хандры у нас много причин, но хандра - это грех. Что нужно человеку, чтобы он всегда находился в состоянии духовного подъема? Нужна память любви. Да, мы должны помнить солнечное утро, ласку, улыбку, подаривших нам радость. Нам дано поверить, что они - главные составляющие вселенной, без них ничего бы не было. Это не чудо, это реальность, это опора, к которой невозможно привыкнуть.
Все, что происходит в мире, можно условно разделить на (1) действие и (2) поведение. Действие частично описывается законами природы, поведение оценивается по соответствию законам этики. В принципе, нам известны определенные правила действия и поведения. Иногда они нарушаются. Действие, происходящее вопреки известным законам, мы называем чудом, неуместное поведение - грехом или злом. Порой кажется, что неэтично поступает субъект, от которого мы такого поведения не ожидаем. Эту ситуацию мы называем абсурдной, и абсурдной кажется вера в такую возможность.
Абсурдной является вера в попустительство зла Богом, ибо Бог является эталоном нравственного поведения. Эту абсурдность признает сам верующий. Он полагает, что поскольку мы не единосущны Богу (лишь подобны Ему), нравственный закон, которым Он руководствуется, не соответствует закону, данному людям, в частности, для Него наше зло не является злом, и жизнь человека предопределена. Но это не объясняет попустительство зла, и адепты христианской религии давно уже обсуждают так называемую проблему теодицеи (1.2.2) - объяснение существования зла в мире, управляемом Богом.
Некоторые утверждают, что истинная вера и есть вера в абсурд. Однако и без того есть нечто, требующее веры - мир содержит трансцендентную составляющую, этические законы которой являются универсальными, и вера в существование этой невидимой составляющей мира ничего общего с абсурдом не имеет. Почему же вера в абсурд оказывается столь сильной? Ответ, полагаю, таков: важнейшим элементом веры является признание всемогущества Бога. Ведь Бог предстает как справедливый Судья, способный наказать любого грешника. Если мы утверждаем, что некоторое явление имеет божественное происхождение, то всемогущество нам как бы гарантирует абсолютный успех этого явления. Но всемогущество сочетается с всеблагостью, и мысль о попущении зла обнаруживает нелепость.
Материя мира - результат творения, но какого творения? Я согласен с теми, кто полагает, что Бог материю не создавал и в ней не действует. Существуют миры, лишенные материальной субстанции, обитатели которых не имеют физического тела (см. 10. "Миры"). Материя - следствие падения разумных монад, и к Богу никакого отношения не имеет. Она несет в себе следы порчи, соблазна, борьбы и смерти. Когда мне приходится спорить о генезисе материи, я говорю: мы рискуем ошибиться в своих гипотезах, но лучше недооценить масштаб Божьего созидания, чем приписать Ему авторство мерзости (1.3.1). Для Бога воспрепятствование злу, требующее материального действия, фактически невозможно.
Мир - бесконечно сложный объект, управляемый Абсолютной волей. Управление может быть либо (1) только централизованным, либо (2) сочетаться с элементами самоорганизации. Второй вариант наиболее логичен. Поскольку мир состоит из множества автономных монад, он сохраняет свою устойчивость на основе самоорганизации, предполагающей наличие свободы разумных монад. Этой свободы оказывается достаточно для произрастания плевел зла, и дело не в том, что Бог честно соблюдает принцип свободы человека, не желая ее отнимать, а в том, что отнять ее невозможно без разрушения устоев мира. Бог не вмешивается в наши намерения, но Он является Учителем мира.
Ограниченность власти Бога не распространяется на возможность справедливого божьего наказания. Ибо (а) наказание совершается именно в моральной сфере, (б) не ущемляет свободу человека, (в) оно наиболее серьезное из всех мыслимых наказаний. Речь идет о Божьем Мнении, которое, в принципе, имеет два крайних полюса - божье признание и богооставленность (отвращение). Именно последнее и есть страшнейшее по сути наказание. У Бога нет возможностей непосредственно повлиять на акт злодеяния, но есть (моральная) возможность наказать грешника. Бог - наш Родитель, Учитель и Судья. У нас есть свобода выбора в поведении и есть нравственный закон, нарушение которого наказывается Его Судом.
Верить в чудо можно, в абсурд - бессмысленно.
Всякая концепция, теория, писание, проповедь суть отражение веры. Но лишь приближенное отражение. Оно излагает рациональную модель. Скудность слова и рационального метода лишает нас возможности адекватного описания - не только для читателя, но и для самого автора. Не нужно его спрашивать: "Веришь ли ты в то, что говоришь?". Ибо и он порой сомневается (и должен сомневаться) в своих утверждениях. Слово - элемент культуры и связи людей. Термы понятийной системы рассеяны в широком поле общения. Мы используем ближайшие подходящие вешки, но они расставлены на некотором расстоянии, и, хватаясь за них, оказываемся не совсем там, где хотели бы. И все же - это ближайшие вешки. В творческом откровении многое возникает исподволь, как будто подсказанное, нашептанное кем-то, и автор вправе усомниться в своем авторстве. Где тут вера, а где видение? Верить, видеть, объяснять - разные качества. Верит священник, видит художник, объясняет философ. Все это сочетается в каждом, но средства выражения ограничены.
Если спросить человека, во что он верит, то вопрос скорее всего его смутит. В крайнем случае, вы услышите ответ типа: "Верю в справедливость, в дружбу, в любовь", или "Верю в силу богатства, материального благополучия". Мало, кто искренне скажет "Верю в Бога". Слишком интимны и плохо осознаваемы отношения с Всевышним. Некоторые идентифицируют себя с какой-то религией, что обусловлено, вероятно, не верой, а традицией. В религии мы ищем объяснения и мистический опыт, а верим все равно в простые вещи. Мы верим, что весна сменит зиму, что добро победит, что мир гармоничен и достоин любви. Счастлив верующий в небесного Отца - Бога Благодатного. Счастлив увидевший протянутую руку Господа и прильнувший к ней.
Конец главы
Дата последней коррекции главы: 04.01.20